Сюрпризы между тем продолжались. Из-за острова, со стороны открытого моря, донеслись пушечные выстрелы. А матросы с «Консо» подбежали к трапу «Хугианы» и, не задерживаясь, мимоходом, столкнули с пирса обоих часовых. Вахтенный офицер выронил трубку.
— Эт-то еще что? Солонины, что ли, объелись?
Матросы с фрегата один за другим быстро поднимались по трапу и деловито, будто заранее обо всем договорились, разбегались кто вниз по трапам, кто к вантам, кто — к кабестану. Все были вооружены так, будто шли на абордаж. Кого-то уже ударили по голове, кого-то бросили за борт.
— Эй там, внизу! Отставить! — командным голосом рявкнул капитан Кассис. — Кто разрешил?! Стой, кому говорю!
Но его не слушали. Распаленные, бурно дышащие пришельцы заполнили шкафут, шканцы и даже поднялись на ют. Они смотрели так загадочно, что от этой загадочности возникали нехорошие предчувствия.
Толпа расступилась и на мостик поднялся невысокий, но очень широкий в плечах бородач.
— Капитан? — коротко спросил он.
— Вот именно, любезный! — надменно ответил капитан Кассис. — Кто вам позволил…
— А сдай-ка свою шпагу, дорогой, — сильно окая, сказал бородач. И пожаловался: — Уф-ф. Староват я уже бегать-то…
— Шпагу? Зачем?
— Ну… на сохранение.
— Я оставил ее в каюте, — в полнейшей растерянности ответил капитан.
— В каюте? Что ж, тем лучше. Сейчас посмотрим, что там у тебя еще есть. В каюте.
Съер Бартоломео Кассис, командир имперского линейного корабля, начал приходить в себя.
— Позвольте! Как вы смеете… Да что вы здесь делаете-то в конце концов?
Пришелец неучтиво высморкался на палубу. Потом сказал:
— Здесь я корабль захватываю.
— Как — захватываю? Что захватываю? «Хугиану-у»?
— Ну-у.
— Линкор его величества?!
Свиристел начал скучать.
— Он самый. Дошло наконец?
Но капитан упрямо не хотел верить органам чувств.
— Но… зачем?
Стоеросов усмехнулся.
— Да понимаешь, служба у меня такая — захватывать. Вот и захватываю.
— Но вас же за это…
— Повесят? Мне уже говорили. Слушай, давай сходим за твоей шпагой, а? Нам еще нужно весь ваш остальной флот утопить, а времени маловато.
Капитан наконец начал что-то понимать.
— Вы сумасшедший!
Свиристел не стал спорить.
— Есть немного, — признал он. — Ты… того. Не расстраивай сумасшедшего. Лады?
Капитан обвел безнадежным взглядом бухуту Монсазо, ища откуда-нибудь помощи. Но в бухту один за другим входили корабли. Чужие, серые, незнакомые, хотя на каждой мачте развевался золотистый стяг Покаяны.
— Но… где же адмирал Василиу? — растерянно спросил капитан.
Свиристел Стоеросов пожал плечами.
— Да я и сам хотел бы знать.
Все в том же первом часу этой неладной Пресветлой Ночи Тубан Девятый, базилевс-император всея Покаяны, решительно и бесповоротно уснул за столом.
Его величество освободили от груды салфеток, после чего могучие лакеи с величайшей осторожностью перенесли храпящее тело в одну из опочивален с окнами, выходящими в тихий внутренний дворик. Сразу после этого отбыли и великий сострадарий, и командующий Домашним флотом, и военный министр.
Но поскольку высочайшего повеления об окончании бала не поступало, празднество Святой Пресветлой Ночи Откровения Святаго Корзина разгорелось с новой силой. Отъезд всемогущего эпикифора, способного заморозить любое общество, этому только поспособствовал.
Эрлизор и весь протянувшийся на целую милю парк сияли огнями. В многочисленных павильонах и беседках завязывались волнующие сцены. Умело спрятанные в кустах музыканты без устали работали смычками. Ночь выдалась ясной, теплой и действительно светлой. Со стороны моря на полбалла дул освежающий ветерок. По поверхности каналов скользили лодки, в которых катались нарядные гости его величества. Вдоль берега бухты с той же целью плавали шлюпки «Тубана Девятого» и «Цикатры». Их оказалось недостаточно, на берегу собралась очередь желающих.
Разомлевший командир фрегата «Прохорст», толстый и румяный капитан второго ранга, уступая пленительным просьбам, послал на свой корабль вестового с приказом немедленно спустить на воду восьмивесельный баркас. То же самое проделал и капитан фрегата «Коншесс», не желавший уступать в галантности своему коллеге.
В Трапезной тем временем подали жаркое, а к нему — красные, двадцати-тридцатилетней выдержки вина. За карточными столами употребляли напитки покрепче — муромскую водку, померанский кавальяк, которого по закону быть не могло, но он был (якобы из старых, довоенных запасов), а также всевозможные коктейли на прочной основе этих напитков. Самые неустрашимые пили даже черный колониальный ромище, причем пробки из бочонков выбивали у них на глазах, прямо в зале.
С треском распечатывались глянцевые колоды, краснели глаза, удваивались ставки. И вот, когда в бальном зале очередной раз объявили белый танец, гвардейцы и морские офицеры стоя выпили за прекрасных дам, а дирижер вслед за своей палочкой весь потянулся к небесам, с этих вот самых небес и грянуло. Гром оказался такой силы, что во дворце задребезжали не только окна, но и стеклянная крыша, хрустальные подвески люстр, бокалы, пустые бутылки.
Сначала, когда первый испуг прошел, этот гром приняли за начало грандиозного фейерверка, и многие гости поспешно отправились на внутренний балкон, намереваясь полюбоваться игрой небесных огней. С этого балкона просматривался весь парк, но над причудливо стриженными кронами ничего не шипело и не взлетало. Зато с противоположной стороны дворца разгоралось зарево.