СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО.
ЕГО ВЫСОЧЕСТВУ БЕРНАРУ ВТОРОМУ ЛИЧНО
Ваше высочество!
Фон Бистриц высадился в окрестностях Ситэ-Ройяля. Докладывает, что из Домашнего флота выделяются подкрепления Василиу. Речь идет по крайней мере о трех кораблях, один из них — линейный. Но не «Граф де Гевон», этот все еще в ремонте.
Любезно полуобернувшись к гостю, проконшесс провел его в свой кабинет, усадил перед камином, предложил вина, которое сам предварительно отведал, — словом, являл собой воплощенную добросердечность.
— Позвольте ваш плащ, барон. У нас не холодно.
— Право, вы ставите меня в неловкое положение, святой отец.
— Почему? Я слышал, вы не слишком религиозны.
— И все же, особа духовного сана…
— Э, бросьте. Ни духовный сан, ни тем более моя особа почтения у вас не вызывают, — пренебрежительно сказал Гийо. — Между тем в жизни бывают моменты, когда для пользы дела полезно забыть об этикете.
Обенаус не ожидал подобной прямоты прямо с порога.
— Полагаете, такой момент наступил? — спросил он, не скрывая удивления.
— Полагаю. Еще как полагаю! Есть очень серьезные причины для того, чтобы сегодня в этой келье оказались не проконшесс сострадариев и померанский барон, а лишь два трезво мыслящих человека.
— Разве можно трезво мыслить в келье? — усмехнулся барон.
— Почему же нет, если подают вино? — ответно усмехнулся проконшесс.
Обенаус отпил глоток и удовлетворенно кивнул.
— С таким вином может и получиться. Что ж, давайте попробуем.
— Дорогой Альфред… вы позволите так себя называть?
— Сделаете одолжение, дорогой Пакситакис.
— Вот и превосходно. Видите ли, мы с вами враги не только волею случая. Мы служим не столько своим господам, сколько своей идее, своей общественной системе. И служим искренно. Я сомневаюсь, что кто-то лучше меня знает, сколько удобных поводов использовать служебное положение в личных целях вы отвергли. Должен признать, я давно оставил надежду вас подкупить. Но из-за этого же уверен, что на ваше слово можно полагаться.
— Право, мне неловко, — сказал Обенаус.
— О, скромность есть величайшая добродетель, сын мой. Но я еще не все сказал. Вы — человек далеко не робкого десятка. Вы умны, умелы, находчивы, и вообще, щедро одарены судьбой. И вот, используя перечисленные качества, вы нанесли интересам Покаяны ущерб таких размеров, что возместить его можете только сами. Поэтому, если бы получилось привести вас на службу ордену и Пресветлой, я считал бы это главным успехом своей жизни.
Обенаус сделал протестующее движение, но Гийо остановил его плавным жестом.
— Как вы знаете, уважаемый коллега, у меня есть основания вас не любить. Но я способен стать вашим преданнейшим другом. Верите?
А пусть его, пусть еще похвалит, решил Обенаус. Приятно же. В полной мере только профессионал способен оценить профессионала. Да и время потянуть требовалось.
— Мне кажется, вы преувеличиваете значение моей особы, — все еще скромно отозвался он, оставляя вопрос о доверии в стороне.
Проконшесс без труда уловил в его словах оттенок кокетства и едва не усмехнулся. Вероятно, всерьез рассчитывал на успех вербовки.
О том, что вербовка началась, без труда догадался барон. Гийо не побоялся начать ее с комплиментов, поскольку все, что он сказал, являлось правдой. Однако правда в руках дипломатов — всего лишь средство, отнюдь не цель. Правда способна многократно усилить мощь похвалы. Искушенный бубудуск на этом и строил свой расчет.
— Преувеличиваю? Помилуйте, Альфред! Сила Поммерна — в торговле. Но прямого выхода к морю у вас нет — только через Муром. И вы платите немалую пошлину за транзит по Текле. Ох, и во многом же благополучие курфюрста зависит от позиции посадника! А эту позицию вот уже четыре года обеспечиваете вы, дорогой Альфред. Я бы даже сказал, очень дорогой Альфред… Что, разве не так?
— Ну, не совсем. Посадник прекрасно понимает, что если Поммерн ослабеет, Муром против вас долго не выстоит. Так что дело в собственных интересах этой купеческой республики. И не надо забывать о пошлинах, взимаемых за перевозку наших товаров. Муром действительно имеет от этого свой гешефт.
— Верно, все верно, — терпеливо кивнул проконшесс. — Но вы же не хотите сказать, что ваша деятельность бесполезна?
— Надеюсь, что нет.
— Об этом и речь.
— Хорошо, я понял вас.
— Вот и отлично.
Большие напольные часы в кабинете Гийо пробили четверть девятого. Большие и красивые, в корпусе из орехового дерева, с бронзовыми гирями.
— Кажется, эти часы изготовлены в Мюхельне? — предположил Обенаус, прислушиваясь к замирающему звону.
— Вы торопитесь?
— Нет. Просто очень ценю каждую минуту беседы с вами, дорогой Пакситакис. Это случалось не часто, правда?
— Да уж, мы досаждали друг другу какими угодно способами, только не визитами.
— Чего вы хотите? — вдруг спросил Обенаус.
Он всегда очень точно чувствовал момент перехода к сути, начало поединка, и стремился сделать первый выпад. Но в этот раз противник у него был неслабым.
— Стать вашим другом, разумеется, — мгновенно ответил Гийо.
— Это невозможно, — так же быстро заявил Обенаус, не теряя темпа.
Гийо мягко притормозил.
— Почему?
— Потому, что я служу Поммерну, а вы — Покаяне.
— Сейчас особый момент. При всех противоречиях у Поммерна и Покаяны появился общий интерес. И очень существенный.