— Нравится? — поинтересовался Кэйр.
— Ничего, жить можно, — проворчал Ждан тоном бывалого профессионала. — Что, у меня, конечно же, верхняя койка?
— Ничего не поделаешь, голубчик. Чтобы претендовать на нижнюю, нужно приходить немного раньше. Или быть чуточку постарше.
Ждан бросил на верхнюю койку чемодан.
— Эх, слуга закона! Нахал ты, ваша честь.
— Есть немного, — признал Кэйр.
И тут же с большим умением перевел разговор в другое русло.
— Есть хочешь? Мы от ужина кое-что припасли.
— Спасибо, не могу. Мне пришлось съесть щи, которые я приготовил на нас четверых.
— Да когда ж ты успел?
— Успел. Представляешь, безопасность Поммерна, значит, меня у подъезда ждала, а я щи наворачивал.
— М-да, только ты так умеешь.
— И то с трудом. Знаешь, кое-как влезло.
— Боже! Зачем же так страдать?
— Как — зачем? Чтоб добро не пропало.
Кэйр расхохотался.
— Ну вот. Мы так Францу и говорили, что голодным ты не приедешь.
— Я? Да ни в жисть. Кстати, а где этот заботливый Франц?
— О, Франц самозабвенно изучает профессию санитара. Боюсь, что видеть мы его будем нечасто. Ты знаешь, что нежная Изольда в действительности оказалась флотским костоправом?
— Хорошо, что не костоломом. Знаю. Но мне кажется, господа, что вообще-то мы знаем далеко не все, что следовало знать перед тем, как оказаться на палубе этого царственного корабля.
— Очень может быть, — сказал Бурхан.
— Тебя это не беспокоит?
— Все мы никогда знать и не будем, — философски заявил Кэйр. — Да и поздно уже, пожалуй.
— Никогда не поздно узнавать новое. Тем более — понимать.
— Например что?
— Например, то, что наше появление здесь есть следствие нашего появления на вилле. Как, кстати, она называется?
— Понятия не имею.
— Вот то-то. Совершенно ясно, что туда мы не должны были попадать. Но коль скоро попали, должны были молчать. А лучший способ обеспечить наше молчание — отправить всех четверых за тридевять земель. Разве не так?
Кэйр озадаченно сел в своей койке.
— Да, похоже на правду. Очень даже похоже. Но что из этого следует?
— Тогда возникает вопрос, почему мы должны были молчать. Между прочим, мне разрешили написать отцу только несколько слов. Нашел, мол, работу за морем, как устроюсь — сообщу.
— И мне, — сказал Ждан. — Тогда в спешке я не сильно задумался, а сейчас мне это не очень нравится.
— Честно говоря, мне тоже, — сказал Кэйр.
Бурхан кивнул.
— Ну, и почему такая тайна вокруг экспедиции?
— Это может означать только одно. Что есть силы, способные помешать, — сказал Кэйр.
— Правильно. Только зачем? На Терранисе ведь земель, не заселенных даже ящерами — хоть отбавляй.
— Верно. Но другого объяснения я не вижу.
— Э! — сказал Ждан. — Как бы там ни было, нас могут ждать разного рода неприятные неприятности.
— Вполне возможно. Например, в виде имперского флота.
— А вот об этом генерал, симпатичный такой старичок из статсбезопасности, упомянуть забыл! Ошеломил, понимаешь, дипломом, отзывом самого Лумбы…
— И золотыми оберталерами, — усмехнулся Кэйр.
— Верно. Тебе тоже дали?
— А как же. И я размяк не хуже тебя. Тут еще Франц замучал: соглашайся да соглашайся. А то, говорит, помру.
Бурхан вдруг с треском захлопнул книгу, которую только что раскрыл.
— Не прогуляться ли трем смелым джигитам? — предложил он.
— По палубе царственного корабля?
— По палубе царственного корабля.
Кэйр и Ждан переглянулись.
— Ты считаешь…
Бурхан постучал костяшками пальцев по переборке.
— Врачи говорят, что свежий воздух перед сном полезен.
— Да ну, не может быть, — сказал Ждан. — Это у вас, в Джанге, все еще интриги любят.
— А в других федеральных землях всяк человек человеку друг?
— Ну, нет еще.
— Тогда послушай коварного джангарца. Если я и ошибаюсь, здоровье наше ничуть не пострадает.
— А сквозняки? — усмехнулся Ждан.
— Сквозняки, мой друг, опасны только в помещениях. Эх, не видели вы наших степей! Знаешь, вскочишь, бывало, в седло…
— Зато скоро увидим море, — вернул его на землю Кэйр.
Они покинули каюту, вышли на свежий воздух.
И тут выяснилось, что на корабле, даже таком большом, как «Поларштерн», уединиться не так уж и просто, как может показаться с берега. Если вообще возможно.
Во-первых, места для прогулок были строго ограничены. Обычным пассажирам отводились лишь шканцы, то есть часть верхней палубы между грот— и бизань-мачтами. При этом значительное место здесь занимали пушки, бухты канатов, палубные лебедки и так называемые «светлые люки», то есть забранные решетками проемы, через которые свет и воздух проникали во внутреннее пространство корабля.
А во-вторых, несмотря на поздний час, на верхней палубе было довольно многолюдно. Там прогуливались два величественных старца, сновали озабоченные матросы, присутствовали даже дамы с зонтиками; подле одной из них немым истуканом замер Франц. В общем, сразу стало ясно, что разговор без посторонних здесь невозможен, и что именно влюбленный архитектор страдает от этого больше всех остальных обитателей «Поларштерна», вместе взятых.
— Утешает, что таких, как мы, здесь немало, — усмехнулся Кэйр.
— Каких «таких»?
— То есть решившихся сплыть из курфюршества.
— И что же в этом утешительного?
— Ну, не могут же все эти люди быть сумасшедшими.
Все трое посмеялись, но не слишком беззаботно.
Курфюрстен-яхт «Поларштерн» стоял на якорях.