А господа студенты не успевали удивляться.
Если снаружи бросалось в глаза подчеркнутое уважение к ландшафту, к естественной флоре, без труда угадывалось явное желание ограничиться самыми малыми изменениями, то внутреннее убранство виллы удивляло полной противоположностью, — количеством вложенного труда. Стремление к максимальному комфорту и даже к расточительности здесь чувствовалось с первых шагов. Уже в коридоре гости ощутили насыщенный, но тонкий и удивительно приятный аромат. Архитектор Франц воскликнул, указывая на стенные панели:
— Да это же настоящий сандал, господа! Я не ошибаюсь?
Магда Андреевна слегка улыбнулась.
— Нет, не ошибаетесь. Правда, панели не целиком сделаны из сандала, в них вставлены отдельные дощечки.
— Хорошая штука этот сандал, — заявил Бурхан, поводя носом. — А где он произрастает?
— На материке Изгоев, — грустно сказал Франц.
Он начинал сознавать, что соединить свою судьбу с девушкой, живущей в подобной роскоши, будет весьма непросто, если вообще возможно. Это его страшно расстроило, поскольку он уже твердо решил судьбы соединять. На всю жизнь, до гроба. Только вот какого гроба — сандалового?
А в туалетной комнате пришла очередь удивляться инженеру Куземе.
— Вы посмотрите, посмотрите, — восхищался он. — Бронзовые краны, фарфоровые раковины! Франц, глупая голова, тут же полноценная канализация!
— Что? Какая канализация?
— Да еще и горячая вода есть. И все это — среди леса!
— Кто… среди леса? — пробормотал Франц.
— Блеск, — кивнул Кэйр.
Туалетная комната действительно блистала. Она была облицована кафелем, сияла чистотой. Из нее не хотелось уходить.
— Да, — сказал Бурхан. — Это ж сколько нужно денег, чтобы так жить?
— Кажется, мы угодили в сказочный замок, — проворчал Ждан, утираясь хрустящей салфеткой.
— По ошибке, — вставил Кэйр, протягивая ему полотенце.
— Надеюсь, что не к людоеду, — хохотнул Бурхан.
И от его хохотка всем вдруг стало немного не по себе.
— Нет, — после некоторого молчания веско сказал Кэйр. — Не к людоеду. К кому-то более значительному.
— Утешил, — уныло пробормотал Франц.
Кэйр сочувственно положил ему на плечо руку.
— Встряхнись. И постарайся за столом не сидеть бучилой. Знаешь, где решаются человеческие судьбы?
— Что, в туалете?
— Нет. Судьбы решаются именно за столом. В туалете за них расплачиваются.
Лицо влюбленного внезапно прояснилось.
— Г-глубочайшая мысль, камарад! Ты долго ее высиживал?
Бурхан и Кузема переглянулись.
— Кто знает, может, еще и выживет, — печально сказал Бурхан.
Ждан вздохнул.
— Ну, если будет хорошо питаться.
…Веранда была залита лучами заходящего солнца. Курились полезные антикомариные палочки. На белой скатерти благородно темнело серебро, а в графине искрилось нечто гранатовое. Все располагало к безмятежному общению, однако беседа наладился не сразу.
Ждан нервно ерзал, озирая многочисленные ножи и вилки. Изольда и Франц молча уткнулись в пустые тарелки. Бурхан глазел на Инджин и глупо улыбался. Лишь Кэйр с Камеей поддерживали светский разговор о различных пустяках, при этом старательно избегали вопросов действительно интересных.
— Я заказала мясное меню, — . сказала Камея. — Быть может, нужно что-нибудь другое?
— О нет, спасибо. Считается, что мужчинам нужно почаще употреблять мясо.
— Да, в нем много аминокислот, включая незаменимые.
Кэйр с удивлением взглянул на собеседницу. Не выдержав, он все-таки решился задать личный вопрос.
— Простите, мадемуазель, вы где-то учитесь? Мне кажется, что я вас уже видел.
— Вполне возможно.
— Не в университете?
— Да, наверное. Я — студентка медицинского факультета.
— Замечательно!
Влюбленный Франц вдруг встрепенулся и пропел ужасным голосом:
Бывают, братие, мозги,
В которых не видать ни зги…
Благовоспитанный Кэйр поперхнулся и окаменел. Однако выходка оказалась вполне уместной. Инджин расхохоталась и немедленно подхватила:
Приличны там условия
Для дьявола здоровия!
Потом они продолжили уже дуэтом:
Чтоб оный не скрывал рожки
Под вид студенческой башки,
Доценты мигом снимут стружку
Хоть за понюх, хоть за полушку!
И так далее, до самого конца этого весьма корявого, и, быть может, именно по этой причине очень популярного студенческого гимна.
— О, майн либер Мохамаут! — со слезой в голосе воскликнул Франц. — Шельма матер…
Вот это уже было опасным.
Сентиментальность в архитекторе прорезалась тогда, когда он изрядно нарезался. Тогда его излишнюю эмоциональность нейтрализовать можно было только одним способом — длинной речью, которую дисциплинированный Франц никогда не решался перебивать. В любых других обстоятельствах чрезвычайно начитанный герр Кирш ловил за рукав ближайшую жертву и начинал бесконечные излияния с мудрыми цитатами, которые знал в немыслимых количествах.
— Кхэм, — сказал Кэйр, поднимаясь из плетеного кресла. — Дамы и господа! Коль скоро выяснилось, что все мы суть питомцы единой alma mater, молочные, так сказать…
— …поросята, — кивнула Инджин.
— Ах, как это прекрасно, — пробормотал Франц. — Храм высокой науки, студенческое братство… Gaudeamus igitur.
— …позвольте мне сказать по этому поводу несколько слов.
— Давай-давай, ваша честь, — прошипел Бурхан. — Спасай положение!