— Право вето все же за собой оставил, — усмехнулся марусим, выпивая. — Уфф… Твое здоровье, гяур.
— Оставил. Но сделал независимыми Курфюрстенбанк и суды, положив в основу их деятельности… — Тут эпикифор поморщился, а марусим сочувственно покачал головой. — …Презумпцию невиновности…
Марусим зевнул.
— И как у тебя язык не ломается.
— …Ликвидировал многие привилегии старой знати…
— Это правильно, — одобрил марусим. — Чтоб в стаи не собирались.
— …организовал Академию наук, разрешил политические партии, согласился на выборность ландтагов и мэров…
Марусим почесал живот.
— Вот чудик! Ну и пусть себе бесится. Нам-то что? К нам это не имеет ни малейшего отношения.
— Ошибаешься. Имеет, и самое непосредственное.
— Докажи.
— Пожалуйста. Двадцать семь лет назад курфюрст отнял у Пресветлой Покаяны округ Швеер. И непохоже, что собирается его вернуть.
— Хе! Вы же сами напали. А Поммерн взял и навесил вам по холке да по ребрам. Потом — ну, было дело, оттяпал кусочек себе на память. Но как же без того? Без этого зачем же воевать? И при чем тут… презумпация?
— Хорошо, хорошо, допустим, — легко согласился эпикифор. — Забудем про то, что напали-то мы из-за еретиков и небесников, да всяких беглецов политических, которых курфюрст прикармливал у себя. Беглецов, заметь, не только из Покаяны или того же Мурома, но и из Магриба.
Марусим впервые начал проявлять интерес к разговору.
— Так. Валяй дальше.
— Изволь. Двадцать четыре года назад некий князек Четырхов откололся от Мурома и попросился, знаешь куда? Правильно, в Поммерн. А почему?
— Да, а почему?
— Да потому, видишь ли, что гуманизма вдруг захотелось князюшке. Просвещения народного… Про Землю, нашу прародину, книжек начитаться изволили. В результате живут сейчас на пенсию, занимаются селекцией какого-то овоща… репы, кажется. Да школы деревенские инспектируют. А корону сдали в музей.
— Ну, этот явно свихнулся. Только нам-то чего беспокоиться? Ни мой эмир, ни твой Тубан коронами не разбрасываются.
— Верно. Но я еще не все сказал.
— А, ну ладно. Извини.
— Девятнадцать лет назад после очередной междоусобицы в эмиратах султан Джанги сказал, что лучше быть живым вассалом курфюрста, чем мертвым подданным эмира. Помнишь?
— Помню, — насупился марусим.
— И что же получается, достопочтенный? При жизни всего лишь одного поколения Поммерн умудрился отщипнуть куски от каждого из своих соседей. За исключением разве что Шевцена. Но и в этом случае как только власть перейдет к молодому графу Вольдемару, окончившему, кстати, и университет Мохамаут, и померанскую Кригс-академию и давно уже разделяющему романтические взгляды курфюрста на так называемые права личности, так вот, как только это произойдет, какая-то форма объединения Шевцена с Поммерном неизбежна. Согласен?
— Очень может быть, — после некоторого раздумья признал марусим.
— Тогда мы получим последний и самый наглядный пример опасности идей, паштенный. Заметь, все приобретения достигнуты Поммерном без применения военной силы.
— Ну… Из-за идей или чего другого, но Поммерн действительно пухнет. Что ты предлагаешь?
— Скажи, твой эмир отказался бы от всего левого берега Теклы?
— О! А твой базилевс возражать не будет?
— Не будет.
— И какова цена?
— Только та, которую вы заплатите курфюрсту за пограничные крепости.
Марусим добродушно рассмеялся.
— Ах, Робер-паша! Хитер, хитер. В то время, когда курфюрст будет воевать с нами за свои пограничные крепости, твои сострадарии ударят Бернара с другого бока и без труда займут правый берег Теклы. Так?
— Удара с двух сторон курфюрст не выдержит, — уклончиво сообщил великий сострадарии.
— Вполне возможно. Но тот, кто нападет первым, тот и понесет главные потери. Я слишком мало выпил, чтобы не понимать такой простой вещи, неверный. Налей еще.
Эпикифор налил.
— А если первый удар нанесет Покаяна? Ты тогда поддержишь нас с востока, марусим? Подумай, я предлагаю не только вернуть султанат Джанга, который не так уж давно Поммерн отнял у вас. Я предлагаю весь левый берег Теклы, действительно весь, до самой границы с Муромом.
Марусим покосился багровым глазом.
— А Муром трогать не хочешь?
— Пока — нет. Но если этого хочешь ты, мы его тоже разделим. Неужели ты забыл о Джанге, Шараф? Твои предки там кое-чем владели.
Щеки марусима налились кровью.
— Я ничего не забыл, неверный! Я помню не только Джангу, но и экспедиционный корпус Джона-из-Грищенок, который вторгался в Магриб по приказу курфюрста. Однако я боюсь, что ты сам кое-что забыл.
— Да? И что же?
— Не притворяйся простачком, Робер. Ты прекрасно знаешь, что войска курфюрста стерегут горные перевалы и не пускают к нам орды ящеров. А если ящеры прорвутся, мало никому не покажется. Ни тебе, ни мне. Так что зови гурий и давай покончим с делами.
— Рано. Пусть гурии подождут.
— Ты еще что-то можешь предложить? — удивился марусим.
— Да.
— Получше гурий?
— Конечно.
— И что же?
— Зиму.
— Вот спacибо. Большой тебе рахмат! И на кой шайтан мне ваша зима?
— Да на тот шайтан, что зимой ящеры не воюют. Не переносят они ее, кровь холодная. Вот именно за зиму мы и должны покончить с Поммерном, после чего перевалы займут войска Покаяны.
— А… вот оно что. Мудро. Только ты забыл про лошадей. Где я для них зимой корм найду?
— В обозе, Шараф, в обозе.
— В чьем?